zhizn-studencheskaja

Чем дальше уходят студенческие годы в удаляющееся прошлое, тем сильнее щемит по ним, безвозвратно уходящим. И каждая мелочь, случай, фраза, казалось бы, забытые навсегда, вдруг выплывающие из закоулков памяти, растягивают губы в улыбке, а то и смех вызывают, вздымают волну ностальгии, накрывающую с головой.

Фамилии и имена моих героев вымышлены, а если и случаются совпадения, то они, клянусь, случайны.

***
Кафедра общей химии. Занятие ведёт Ася Павловна, вместо её фамилии помню лишь погремуху, которой наградили её студенты, Орбиталь. Уж очень она эмоционально рассказывала студентам про орбитали, по которым электроны носятся вокруг ядер атомов.

Но разве мы, первокурсники, готовясь к занятиям, обращали внимание на информацию о «композиторах», т.е., учёных, прославившихся тем или иным вкладом в изучаемых предметах и темах. Однако Ася Павловна Орбиталь решила преподать нам урок и на этом химикоисторическом поприще. Она сразу же дала понять, что ей абсолютно пополам выучили ли мы тему занятия, но, что ей жутко интересно, усвоили мы имя очередного учёного, засветившегося в разбираемой химической проблеме. Помню, что фамилия «композитора» начиналась на букву «ша». Орбиталь поднимает одного студента, а он, готовясь к занятию, естественно, на фамилию учёного внимания не обратил. Отработка. Следующий – тоже не знает имени химической звезды, отработка. Следующий,.. отработка. Наказав отработками, более половины группы, поднимает Серёжку Хрякова. А в это время в кинотеатрах города шёл фильм «Щит и меч» со Станиславом Любшиным и Олегом Янковским в главных ролях, а одну из второстепенных ролей, абверовского майора Штейнглица, играл Алексей Глазырин. Серёжка, как раз накануне, посмотревший этот фильм, встаёт и громко, чётко, уверенно произносит:

– Штейнглиц!

sshit-i-mech

Ася Павловна растерялась, но Серёгу зауважала и вежливо поправила его, озвучив фамилию химика. Вот что значит находчивость!

Сколько лет с тех пор минуло и я, так и не запомнивший имени того учёного и фамилии Аси Павловны, несу в своей памяти Кожевниковского фашистского майора Штейнглица.

***
Первый курс, кафедра аналитической химии, осваиваем количественный анализ. Занятия раз в неделю, по понедельникам, на первой паре. Мы все в белоснежных накрахмаленных ещё отутюженных халатах. На предыдущем занятии титровали тиосульфатом натрия йод, то есть, по известному количеству ушедшего на обесцвечивание йода тиосульфата, определяли количество йода в исследуемом растворе. Йод, обесцвечивающийся под воздействием тиосульфата натрия, впечатлил неимоверно. Кстати, раствор тиосульфата натрия – это фиксаж или закрепитель, применявшийся в тогдашней доцифровой фотопечати*.

Тему очередного занятия не помню, но в учебной комнате ещё стояли на лабораторных стеллажах банки с йодом и раствором тиосульфата. И меня осенило подшутить над одним из одногруппников. В качестве жертвы выбрал Петьку Вороного. Подойдя к нему в разгар занятия, взял склянку с йодом и, как бы невзначай опрокинул её на полу его халата. Йод мгновенно расплылся по халату огромным чёрным пятном…

– Ааааа!!!… – заорал на всю аудиторию Петька, – тыыы, козёл, чё наделал!

В комнате наступила гробовая тишина, все устремили свои взоры на нас с Петькой.

– Ой, Петя, извини, я случайно! – запричитал я, оправдываясь.

И, схватив с полки бутылку с раствором тиосульфата натрия начал, вроде бы как, лихорадочно, смачивая им пальцы, обрабатывать безобразное пятно йода, приговаривая:

– Я сейчас, Петя, исправлю,.. Петенька, сейчас, не расстраивайся, погоди, прости, пожалуйста, я сейчас.

Йод тут же под моими пальцами начал исчезать с Петькиного халата и после нескольких примочек полностью исчез, оставив на своём месте просто мокрое пятно, как после воды.

И тут произошло то, чего я никак не предполагал и чего совсем не ожидал. Оказалось, что процесс проливания мною йода, как я и рассчитывал, никто не видел, но Петькин ор обратил внимание всех на него, «угробленный» халат и меня, суетящегося над йодно-крахмальным пятном. Все в гробовой тишине наблюдали за спектаклем. Но среди зрителей была преподаватель и тут раздаётся её голос:

– Вороной, как вам не стыдно?! На прошлом занятии мы титровали йод и ничего в вашей голове не застряло! А вот Ларичев! Для него предыдущее занятие не прошло даром и он, молодец, быстро сориентировался и исправил свою оплошность.

logarifmicheskaja-linejikaИ я, единственный в группе, пользовавшийся при многочисленных и объёмных арифметических расчётах, количественный же анализ, логарифмической линейкой, ибо несказанно повезло мне в школе с учителем математики, ещё выше взлетел в глазах химички.

Эх, Петя, дружочек, если помнишь этот случай, читаешь эти строчки, не держи зла, ведь я никак не желал тебя подставить.

Эти химические знания пригодились и в дальнейшей жизни, безусловно, не для определения количества йода в том или ином флаконе. Так уже во врачебной жизни, например, начиная со второй половины каждой недели, старшие медсёстры отделений, выдавая на сестринские посты спирт, подкрашивали его йодом, чтобы мы его не выпивали и дежурным медсёстрам было чем, хотя бы, задницы пациентов протирать перед уколами. А у меня, не слабо владевшего фотографией, и, имеющего в личном распоряжении больничную фотолабораторию, всегда под рукой был фотофиксаж.

Да и халаты свои, костюмы хирургические, загадив йодом, не раз спасал в соседнем с моим рентгеновском кабинете.

А вообще Петька часто случался в эпицентре всевозможных прикольных происшествий.

***
Мы второкурсники. Занятие по английскому языку. Учебников, выдаваемых кафедральной библиотекой, на всех не хватало и на каждую книгу приходилось по три студента. Мы по очереди зачитываем абзац аглицкого текста, переводим его. Наступила очередь Петьки. А Петька, когда волнуется, начинает заикаться. Выпавший ему абзац начинается с определённого артикля «The».

– Зэ, зэ, зэ, – начал чтение Пётр, и сам же не выдержав спотыкания, продолжил, – Вот, блядь!

Учебная комната взорвалась гомерическим хохотом, Наталка Доля, сидевшая возле меня напротив Петьки, едва не сползла под стол. Мы не можем остановиться от гогота, а преподаватель из-за дальнего конца длинного стола уточняет:

– Что, что вы сказали, Вороной? – и мы заходимся в новом приступе смеха.

***
На патанатомии мы прошли большую и сложную тему «Воспаление». А на всех кафедрах жёстко соблюдалась методика контроля наших знаний. Каждая тема неизменно завершалась итоговым занятием, вроде бы не зачёт, но мало чем от зачёта отличалось. Пол нашей группы с первого захода итоговое по Воспалению не сдало. Приходим на внеочередное, внеплановое занятие. Первым в алфавитном списке группы значится Вороной Петька. С него преподаватель и начал.

–Так, Вороной, дайте определение воспалению.

– Нууу, во-ос-ппп-па-алеее-ни-ни-еее, – запел Петька.

– Всё, всё, Вороной, – прервал Петьку преподаватель, – достаточно! Не могу вас более спокойно слушать, идите, идите с Богом, итоговое я вам зачитываю.

Счастливый Петька пулей смылся из учебной комнаты, а нас преподаватель начал гонять по полной программе и в хвост, и в гриву.

***
Латинский язык. Заучиваем окончания прилагательных мужского рода «-us» и «-er», женского рода «-a» и среднего рода «-um». Петька Задорожный начал монотонно бубнить:

– ус-эр-а-ум, ус-эр-а-ум, усэраум…

За ним увлеклись и одногруппники:

– ус-эр-а-ум, усэраум, усэраум…

Спустя некоторое время уже на занятии по другой теме преподаватель просит привести пример какого-либо слова среднего рода с окончанием на «-um» и поднимает Наденьку Дымарь. Красивую девочку, но очень нерадивую в учёбе. Наденька встаёт, долго молчит, напряжённо думая, наконец, выдаёт:

–Усэраум.

Занавес.

***
Сентябрь. Учебный год начинается с колхозных работ. Юрка Альберт, Виталя Назаров и я получили наряд в телятник. Телятник загажен навозом, телят в нём нет, но пребывает один бык, очевидно, телячий отец, и горы навоза. Наша задача повторить шестой подвиг Геракла, освободить жильё телят и быка от навоза. Над проходом телятника висит монорельс, по которому перемещается вагонетка размером с небольшую ванну. Её и должны мы нагружать отходами жизнедеятельности коровьих детей. Монорельс выводит вагонетку через центральный выход на улицу, где он висит уже на П-образных бревенчатых опорах, установленных под горку, то есть, чем дальше от телятника, тем выше от земли. Опор таких три-четыре, монорельс уходит вдаль до 10-15 метров, а его финишный конец от земли метров в 5, а то и больше. Вагонетка со своими крючками для цепляния за монорельс отнимает от этой высоты более полутора метров.

Местные аборигенки, тётки-телятницы, объяснив нам технологию по освобождению помещения от навоза, свалили на улицу, и мы приступили к работе.

doenie-bykaЗаморившись от трудов неэстетичных, мы решили развеяться чем-нибудь более высоким. Однако вокруг кроме навоза и быка не на чем было задержать глаз. Виталька, обративший внимание на мутные от печали глаза быка, проникся жалостью к нему, предложил быку, отлежавшему свои бока подняться, и начал доставлять ему маленькую житейскую радость. Бык, расставив пошире свои задние ноги и опустив башку до долу млел от удовольствия, глаза его заблестели и заиграли искорками…

Всё испортил мужик, заглянувший к нам с улицы и, увидевший, что делает Виталий, заорал:

– Бааабы, идить сюды! Студенты быка доють!

Быку не повезло, остался неудовлетворённым.

А мы, отработав рабочий день, решили покататься на вагонетке. Первым в неё влез Виталька. Мы с Альбертом разогнали её и толкнули вдаль, но Виталий, сидя в ней, и, пролетая мимо вертикальных ног П-образных опор, тормозил скорость своего полёта ладонью вытянутой руки из-за чего уехал недалеко.

Следующим попытался залезть в вагонетку я, но Альберт нагло оттолкнул меня, а я не стал возражать, типа, куда спешить, но посоветовал Альберту не гасить скорость вагонетки. Разогнали вагонетку с Альбертом и отпустили по монорельсу. Вагонетка понеслась вдаль, Альберт в ней не суетился, чтобы притормаживать. И вдруг, долетев до конца монорельса, вагонетка сбила с него ограничительный фиксатор и, вырвавшись на воздушный простор, но не справившись с земным притяжением, начала, как в замедленной съёмке, заваливаться вниз, а Альберт подниматься в ней в полный рост… С грохотом это корыто, перевернувшись в воздухе, накрыло собой приземлившегося чуть раньше Альберта. Виталий аж присел, угорая от хохота, а я, по правде, испугался, но увидев, выбирающегося из-под вагонетки живого и жутко ругающегося, Альберта, присоединился к Витале. Успокоил нас только отборный мат, прибежавших на грохот, телятниц и, увидевших угробленную вагонетку.

***
Валя Гобенко несказанно боялась лягушек. А на кафедре нормальной физиологии ряд занятий проводились на них. Валентина на отрез отказывалась принимать участие в их препаровке. Одну из лягушек мы, разместив в просторный бумажный пакет, тайно подложили в Валюхин портфель. Вечером у неё дома был потрясающий спектакль с визгами, скаканьем по комнате, вырвавшейся из портфеля на волю лягушки, а Валюхи, спасающейся от земноводного, по дивану, отлавливание животного хозяйкой Валиной квартиры.

***
Мы заканчиваем мединститут, госэкзамены, последним была гигиена. Дисциплина весьма трудная, да и прошли мы её за два года до финиша. На этом экзамене «система» (раскладка билетов по порядку с сообщением этого порядка студентам не работала, профессор Воронцов Михаил Петрович, заведовавший кафедрой общей гигиены, этого дела не допускал) и мы писали на все билеты «бомбы». Каждый должен был написать три «бомбы», на три билета. Были «бомбы», писанные тяп-ляп недобросовестными, я же к этому заданию отнёсся серьёзно. Целый день посвятил изучению проблем, поднимавшихся в вопросах, доставшихся мне билетов. Остальные пять дней, на подготовку к экзаменам выделялось по неделе, провели на пляже в Гидропарке. С другой стороны, списать со шпаргалки-бомбы у профессора Воронцова, было малореально. Мужик был невероятно строг к студентам.

В день экзамена, а начинался он в 9:00 я приехал в институт в 6 часов утра, чтобы попасть в аудиторию первым. Однако на месте уже была староста параллельной группы Танечка Филиочина. Я всё равно доволен, ибо получаюсь вторым. Но Танечка мне неразумному объясняет, что я могу даже не мылиться, так как второй будет Лидочка Волчарова, потом Зиночка Морозная, затем Игорь Штыков,.. и перечисляет всю свою группу. То есть, она заняла на всю свою группу очередь. Представляете, я встал в полпятого утра, примчался сюда вторым ещё в неполных шесть, а все волчаровы-штыковы спят, но впереди меня! Спорить с Танечкой не стал, ибо это бесполезно, более того, начну спорить, добьюсь только усиления её бдительности, поэтому тихо и покорно согласился. Перед девятью часами стали сходиться члены ГЭКа: декан Гейко Дмитрий Ефремович, секретари, кто-то из рядовых преподавателей. Под дверью аудитории тоже толпа выросла, выспавшиеся понаехали. Декан выходит и приглашает первую партию, человек 6-7. Я делаю рывок мимо обалдевшей Филиочиной и врываюсь в аудиторию,.. Танечка, а девушка она была крупная, виснет на халате, покрывающем мою спину, и мы закупориваем вход в аудиторию. Выспавшиеся и прочие протискиваются мимо нас… Один, другой, третий, четвёртый,.. всё-таки я продвинулся чуть вперёд, протащив на себе Филиочину, облегчив им проход. Халат на мне трещит… и тут вмешивается Гейко:

– Филиочина! Вы что себе позволяете! Это, что ещё такое!!!…

Танечка, испугавшись декановского окрика, отпустила меня, и я, ускоренный от сброшенного балласта, оказался сразу у стола с билетами. А Дмитрий Ефремович затормозил Татьяну, так как она уже была лишняя, и выгнал её в коридор. А членов ГЭКа экзаменаторов и самого главного на этом экзамене «графа» Воронцова ещё нет, не подтянулись.

Я хватаю билет (руки трусятся, в стрессе же, такую борьбу выдержал), переворачиваю, читаю, дрова, бросаю его назад, хватаю следующий, читаю, а он ещё страшней, бросаю, хватаю третий и… даже дыхание перехватило… один из тех, на который я писал «бомбу». Не веря своему счастью, иду к столу подготовки и вдруг сзади: «Ларичев!» Сердце улетело в пятки, во рту шелестит, оцепеневший еле оглядываюсь, Гейко стоит прямо возле стола с билетами, то есть, он стоял чуть слева и сзади меня, перебирающего билеты, и наблюдал за моей прытью… Помню ужас и холод. Гейко расплывается в улыбке и напоминает, что я сначала должен подойти с билетом к секретарю ГЭКа, чтобы зарегистрировать его. Ноги ватные, руки трясутся, сердцу тесно в груди, в висках стучит,.. зарегил билет, упал на стул за столом подготовки и стал приходить в себя. Отдышавшись, понял, что вопросами владею.

Заходит в аудиторию Воронцов, садится на своё место и спрашивает, нет ли желающих без подготовки. Я встаю и иду к нему за стол. «Граф» берёт у меня билет, зачитывает первый вопрос, я начинаю отвечать. Мои ответы были песней, Михаил Петрович, видя, что перед ним сидит абсолютный умница, начинает меня прерывать, задавая уточняющие вопросы, я, вошедший в раж на них даю ответы, Михаил Петрович перехватывает инициативу и превращает моё экзаменование в беседу, я поддакиваю, киваю головой, соглашаюсь со всем, что он говорит. Переходим к следующему вопросу. Воронцов быстро врубается, что я его тоже знаю, вновь переводит всё в милое собеседование двух, владеющих проблемой, специалистов в области общей гигиены. И так все вопросы всего билета. Довольный профессор меня отпускает, я выхожу из аудитории счастливый в невероятной эйфории. Когда зачитывали оценки, мне объявили «отлично с восклицательным знаком». Танечка Филиочина тоже сдала экзамен на «отлично».

***
kompozitory

И опять о «композиторах» и кафедре патологической анатомии. Заканчивается учебный год, приближается сессия. Нам предстоит сдача экзамена и по патанатомии. Наш преподаватель, он же и «классный дам», предупреждает, чтобы мы знали имена отчества профессоров и доцентов кафедры, чтобы не игнорировали учёных светил патологической анатомии, а им, традиционно, посвящались все первые вопросы экзаменационных билетов. В качестве примера приводит одну из кафедральных баек. Одна студентка на экзамене села отвечать заведующему кафедрой, профессору Дерману. Зачитывает первый вопрос, которым кафедра хотела проверить знания о вкладе в патанатомию знаменитых отечественных учёных, например, И.В. Давыдовского, А.И. Абрикосова, Г.В. Шора. Студентка ни «бэ», ни «мэ», даже понятия не имеет, чем же прославили советскую медицину, и, патологическую анатомию в частности, эти учёные. Профессор Дерман пытается подбодрить студентку, помочь ей успокоиться, взять себя в руки, сориентироваться:

– Ну, вы помните, какими проблемами занимался академик Давыдовский, – подталкивает к ответу студентку преподаватель, но она молчит.

– Хорошо, вот в вопросе указано, что Давыдовский И.В. Вы знаете, как его звали? – студентка молчит, – а что скрывается за инициалами Абрикосова, – молчит…

Дерман ждёт, затем интересуется у бедняги:

– А как меня зовут?

Имени, отчества профессора, на кафедре которого студентка проучилась целый год, она тоже не знала. На этом её экзаменование завершилось. А я до сих пор помню, что профессора Дермана звали Григорий Львович, хотя на нашем курсе он кафедрой уже не заведовал.

И вот наступил день экзамена. Среди принимающих его преподавателей находится и наш «классный дам». Ясен же пень, что члены нашей группы стремились сесть именно к нему, к нашему Николаю Николаевичу. И все улетали от него с оценками «отлично». Повезло и мне. Когда к нему села Ниночка Карманцева и собралась зачитывать первый вопрос, в аудиторию вошёл профессор Дерман. Раздался чей-то голос:

– Кто уступит место Григорию Львовичу?

Николай Николаевич подскочил и предложил Дерману свой стул. Ниночка чуть не подпрыгнула, вскрикнув:

– Николай Николаевич!!!

Дерман жестом задержал Николая Николаевича, вернув его на своё место, дескать, вы же уже начали опрос студентки, так продолжайте, а я рядом посижу. И сел рядом с Николаем Николаевичем на поданный ему добавочный стул, уставившись, как удав, на нашу Ниночку и парализовав её волю. Нина молчала, Николай Николаевич ждал, Дерман, не мигая, смотрел на Ниночку. Пауза затягивалась. Профессор перевёл взгляд с Ниночки на Николая Николаевича и спросил:

– Николай Николаевич, это ваша студентка?

– Да, Григорий Львович, моя.

– Так зачем вы её мучаете, разве вы не знаете уровня её знаний? Ставьте оценку!

Николай Николаевич, постеснялся влепить Ниночке «пять» и уточнил у неё:

– Вам «четвёрки» хватит?

– Дааа!!! – вскрикнула Ниночка и счастливая выскочила из аудитории. Конечно, ей было чуть-чуть обидно, что не повезло с «пятёркой». А мне и сейчас, вспоминающему эту историю, немножко печально, что у Ниночки тогда, 47 лет назад, обломилось с отличной оценкой на экзамене по патанатомии.

***
Госэкзамен по терапии. Сдаём его по «схеме», то есть, мы знаем, как разложены на столе экзаменационные билеты, и каждый из нас добросовестно выучил только один из них, но свой, свято веря, что именно его и вытянет. Я ответственный за порядок и стою перед аудиторией. Каждого, запускаемого в неё, пользуясь заранее нарисованной схемой, тщательно инструктирую, где находится его билет, в каком ряду, с какой стороны, какой по счёту от края, и, запустив однокурсника в аудиторию, зачёркиваю в схеме квадратик с номером его билета. «Схема» работает чётко, наши ответы – песня, настроение у экзаменаторов отличное. У нас тоже.

О том, что работаем по «схеме», знаем только мы, секретарь ГЭКа, без неё ничего бы не получилось, возможно, кто-то догадывается из своих преподавателей-экзаменаторов, и даже не подозревает иногородний председатель ГЭКа, профессор Иванова. Но, на всякий случай, на все билеты мы писали и «бомбы».

Запустив часть студентов в аудиторию, решаю и сам нырнуть в неё и скинуть со своих плеч гору стресса. Передаю свои функции Стасу Корниенко, уже вынырнувшему из аудитории счастливым. Терапию сдавал обаятельнейшей профессору Ларисе Павловне Белинской. Заработал «отлично». Но выйдя из аудитории, увидел вокруг замешательство и перепуг. Засранец Стас, запустив в аудиторию кого-то из студентов, не зачеркнул в приданной ему схеме соответствующего квадратика. В результате кто-то из очередных студентов, пошедший экзаменоваться, вытащил не свой билет и сидит теперь там, не зная, что делать. Трагедия и для того, чей билет он вытащил, ему теперь учить другой билет, чем он, трясясь и заикаясь, вооружившись книгой и конспектами, занялся. Стас жестоко разжалован, на его место проинструктирован и назначен другой, тоже из уже сдавших. Но надо же что-то делать и как-то спасать того, с ума сходящего от стресса в аудитории. Беру фотоаппарат, вешаю на плечо сумку фотовспышки, впихиваю в неё спасительную «бомбу» и, получив добро на проведение фотосъемки «на память» у дежурного преподавателя, захожу в аудиторию. Начинаю щёлкать затвором фотоаппарата с разных ракурсов экзаменаторов, экзаменуемых, вспыхивать фотовспышкой, постепенно подбираясь к несчастной и невезучей.

Видя, что все адаптировались ко мне и на фотографа перестали обращать внимание, стал спиной к столу, за которым сидела спасаемая, и, как бы выбирая новый кадр для съёмки, другой рукой, свободной от фотоаппарата, передал ей «бомбу». Повспыхивав фотовспышкой ещё несколько раз, покинул аудиторию.

Терапия всеми была сдана успешно! А я в тот же вечер напечатал фотографии и на другой день оттарабанил их в фотоателье, работавшее с нашим выпускным альбомом.

ekzamen-po-terapii

Читающих это немедиков, прошу не беспокоиться. Качество нашего советского образования, в отличие от нынешнего, было отменным, наша теоретическая подготовка, да и рукодельные навыки были, мало сказать, на высоком уровне. Вот опыта практического у нас, действительно, было маловато, но это и естественно, опыт приходит с жизнью.

__________________
*  Рассказ «Негатоскоп».
Читайте также рассказы «Ай эм», «Запоминалки», «Муха», «Водянка яичка и Томка-Ёли пали».

Копирование авторских материалов с сайта возможно только в случае
указания прямой открытой активной ссылки на источник!
Copyright © 2019 larichev.org

Оставить комментарий

Архивы записей
Новый Свет-2012
Белеет парус одинокий... 17_razboinichiya_buhta Голубая бухта
Мета