Владимир Савичев
Бабушка моя, Мария Ивановна Сочилова, в девичестве Чернышёва, не читала Грибоедова. Она вообще ничего не читала, поскольку была полностью неграмотной. Умела только, слюнявя чернильный карандаш, неровными корявыми буквами вывести свою фамилию, когда надо было где-нибудь расписаться. Но то, что горе непременно от ума, была уверенна твёрдо, опираясь на опыт поколений. И всегда с тревогой следила за тем, как я утыкался в очередную книжку. (А читать я начал с трёх лет, и из детской библиотеки было не вытащить). Тяжко вздыхая, она в очередной раз рассказывала историю о девочке, которая вот так же читала-читала, да умом и повредилась. Пришлось её, убогонькую, сдать в дурацкий дом, где она быстро помре, замученная икспрементами. (Отношение бабы Мани к медицине было вполне конкретное, но об этом чуть позже). Я искренне опасался повторить скорбный путь, но пагубная страсть оказалась сильнее. Со временем бабушка смирилась и говорила, гладя меня по головушке: «Инженером будешь». Эта судьба казалась ей вершиной человеческих счастья и карьеры.
Да и откуда ей знать грамоте, когда родилась она в самой что ни на есть семье безлошадников в захудалой деревушке Углицкого уезда Ярославской губернии, а едва достигнув семилетия, была отдана в батрачки в кулацкую семью под Калязин. Нянчилась с младенцами, да и в поле работала. Там и попала её левая рука в молотилку. С тех пор пальцы выглядели плоскими, искривлёнными и не сгибались. Били её нещадно, бледные полоски шрамов проступали сквозь старческие морщины. Оба старших брата погибли. Один в Карпатах, другой почти вернулся, но в двух шагах почти от дома попал на подавление Ярославского восстания, и так эти два шага сделать не успел.
Никакой рабочей специальности она не получила, работала прачкой, уборщицей. И обрела все же недолгое счастье: вышла замуж за солидного учёного человека, шофёра Федю. (Мама говорила, что я весь в деда – ростом тот был два метра, шебутной, весёлый и очень добрый). Нашалив, маленькая мама всегда пряталась за дедовы ноги, ибо бабушка была строга и скора на расправу.
Дед ушёл на фронт, так и не дождавшись появления на свет младшей дочери, тётя Люся родилась, когда он уже водил полуторку по Дороге жизни. А в марте 1944 ушёл с ней под лёд реки Наровы, что в Эстонии. А Маруся как могла, поднимала дочерей. Немцы бомбили Ярославль нещадно, особенно в 1942-43 годах. Их целью был железнодорожный мост через Волгу, единственная транспортная нить фронтов и Севера, порта Архангельск, через который шёл лендлиз, да и неисчерпаемых природных ресурсов. Мост отстояли. Но жила семья наша всего метрах в двухстах от него, на Северной Подстанции, и мама помнила, что тревогу бывало, объявляли не по разу за ночь. До бомбоубежища порою не успевали добежать, падали в канаву и бабушка накрывала дочерей своим телом. А самое вкусное, запомнившееся маме на всю жизнь блюдо были приготовленные как-то на постном масле оладьи из картофельной кожуры.
До пенсии и после бабушка проработала, не имея никакой квалификации, сторожем в том самом гараже при ТЭЦ-1, где когда-то шоферил дед.
Читать-писать, как я говорил, не умела, зато прибауток и словечек знала немерено. Очень я любил, когда она меня купала, мыла какую-то часть тела и приговаривала сверху вниз: лес, поляна, бугор, яма, грудь, живот, там барин живёт. Барин особенно смешил. Про низкорослых пузанов говорила: маленький, а на живот плечистый. Меня за непоседливость величала зимогором и говорила, что я из мазуриков мазурик, а в кармане молоток.
Не помню, чтобы она ела что-нибудь, кроме тюри – накрошенного в тарелку с молоком хлеба. В Господа, конечно, верила, но тихо, про себя. На подоконнике стояли две иконки: маленькая металлическая грубого литья Богоматерь с младенцем и бумажная, размером с открытку со Спасителем. Как-то просвещенный юный борец с мракобесием подошёл к тёмной старушке и заявил: «Буня, а ведь никакого Христоса не было». На что она ему спокойно ответила: «Погоди маленько, и про твово Ленина скажут, что его не было». Просветитель заткнулся.
А теперь о медицине. Ей, официальной, она не доверяла категорически. Считала людей в белых халатах коллективным Менгеле, полагая, что в больницах над людьми ставят искрименты. Говорила: «Вот у нас в деревне был коновал, мертвой корове в жопу дунет, так та до Углича скачет. А фершал только брагу кушал, да всех курей в округе сожрал». Лечила только народными средствами: на содранные колени подорожник, от простуды подышать над паром от варёной картошки, от ангины горло керосином мазать, от ячменя на глаз пописать. И помогало, однако.
Умерла в 68 лет от грудной жабы. Упала на улице. Скорая приехала через час.
А её утверждение, что много читаешь, умом повредишься, похоже, всё-таки справедливо.
(04.06.2019)
Оставить комментарий
