Леонид Рогозов сам себе хирург (29 апреля 1961 года)

Конечно, я не антарктик, как Рогозов Лёнька или менее известный подводник Ломачинского старлей медслужбы Пахомов, но я, как и они врач. И хоть врачи, всегда стояли и стоят против самолечения, иногда вынуждены самолечением заниматься, но нам медикам, в отличие от вас немедиков, это иногда разрешается. Спору нет, я не имею в виду самолечение таблетками или уколами в бедро, согласитесь, более всего поражает воображение, когда самолечащийся вооружается ножом и нитками. К примеру, оба, упомянутых мною коллег, заболев аппендицитами, оказались перед выбором «пан или пропал», и сами себе удалили аппендиксы, червеобразные придатки. Прожив долгую жизнь, и, переделав в своей молодости немало аппенэктомий, очень даже не уверен, что смог бы повторить их подвиги. И тем не менее, мне тоже приходилось заниматься самолечением. Пожалуй, раза три мне приходилось применить свои хирургические навыки на самом себе.

В бытность моей стационарной работы детским хирургом старшее поколение моих коллег и, безусловно, учителей в большинстве своём пришли в детскую хирургию из взрослой или даже были фронтовиками. Например, по лечению панарициев, это когда приключается гнойное воспаление пальца, по-народному «волос», мне уроки преподавал Виталий Николаевич Шиенок, хоть в дальнейшем он и оказался, прости Господи, придурком, но уроки его были весьма недурны. Именно из этих уроков я усвоил, а дальнейший мой опыт подтвердил, что многие хирурги лечить панариции не умеют. А потому я здесь про панариций заговорил, что от панарициев себя и приходилось спасать дважды. Конечно, панариции бывают разные кожные, подкожные, костные, костно-суставные, сухожильные и даже панпанариции – это когда вообще всему пальцу трындец, но любой из них вещь тяжёлая и достаточно опасная на предмет потери всего пальца или функциональной гибели его отдельных сегментов. А при определённых обстоятельствах можно и жизни лишиться.

Первый раз мне пришлось пережить сию беду летом в отпуске в деревне. Занимаясь там рыбалкой, наколол о рыбий плавник пучку большого пальца левой кисти и через пару дней понял, что попал. Ещё пару дней терпел и надеялся проскочить. Идти к местному сельскому врачу не рискнул, тем более понятия, что он собой представляет не имел ни малейшего.

Приготовил инструменты, шприц, новокаин, бинты, ещё раз пропальпировал торцом спички больную пучку, дабы, определиться с эпицентром болей и локализацией воспалительного очага, обезболил палец. Должен при этом отметить, что заставить себя сделать себе же первый укол в основание пальца не просто. Туго перетянул основание пальца жгутом, чтобы дольше держался обезболивающий раствор, а главное, чтобы рану не заливало кровью, сухой она должна быть, иначе ничего в ней не поймёшь. Аккуратно по боковой поверхности ногтевой фаланги разрезал кожу, просушил рану от гноя с кровью и тщательно повырезал, поиссекал гнойные и с малейшим нездоровым цветом ячейки подкожной клетчатки, убедился, что кость ногтевой фаланги не поражена, а в пределах краёв раны и её дна ткани здоровы. Погрузил в рану дренаж, резиновую полоску от презерватива, снял жгут с основания пальца и из раны начало буквально заливать кровью, но наготове уже была повязка. Повязку обильно пропитал гипертоническим раствором. И приготовился ждать отходняка обезболивания.

По своим пациентам, перенёсшим операцию по иссечению панариция, знал, что с «уходом» из места операции обезболивающего раствора, они, бедненькие, испытывают интенсивную боль и я даже выбивал для них у анестезиологов промедол. Но у меня, тем более в деревне, никаких наркотиков не было, да и в городе теперь ни в жизнь их не раздобыть врачу. Дожились доктора, если бы Фрейду или Булгакову о наступлении таких времён сообщить, перевернутся в своих гробах. Посему ахнул я стакан самогона и заставил себя заснуть. На другой день удалил дренаж, а через несколько дней уже отказался и от повязки.

***

Другой раз панариций приключился тоже на большом пальце, но правой кисти. Наколол палец в ходе квартирного ремонта. Однако, хоть я и, почти, амбидекстр из переученных левшей в правшу, оперировать левой рукой правый палец было не комфортно. Гнойный очаг вскрыл, особо иссечением поражённой клетчатки не занимался, ибо спешил, рабочие должны были прийти квартиру громить, уж очень серьёзный ремонт затевался. Повязку завершал накладывать уже при пришедших рабочих. Стакан водки, конечно, принял на грудь, но как прилечь в квартире, где приступили к снесению целого ряда деревянных внутриквартирных перегородок, сгнивших за долгую жизнь дома. Поэтому тусоваться вышел во двор дома. Безусловно, здесь было достаточно факторов, отвлекающих от изнуряющей боли, пронизывающей всю руку до плечевого сустава и не запомнить её, пожалуй, трудно.

На этот раз мой подкожный панариций во всей красе показал, что относиться к его лечению несерьёзно не годится, палец на поправку идти не хотел. Через несколько дней в ране сформировался секвестр из гнойно-некротических тканей подкожной клетчатки, стало очевидно, что следует повторно оперировать палец и выполнить секвестрэктомию.

Обратился за помощью к жене-педиатру. она в отказ, типа, нежная и впечатлительная она. Пришлось гаркнуть в невежливой форме, напомнив военнообязанной, что во время войны в полевых госпиталях все терапевты с педиатрами, как миленькие, стояли на крючках напротив хирургов и от неё сегодня требуется всего лишь помочь мне однорукому. На этот раз свой операционный набор я вооружил двумя миниатюрными зубастыми операционными крючочками. И супружница исправно растягивала ими края операционной раны, прекрасно подавая мне поле операционной деятельности. На этот раз я полностью соблюл, проигнорированный накануне принцип оперативного лечения панариция, что его надобно не вскрывать, а иссекать. Удалил всё до здоровых тканей, снова поставил дренаж и наложил гипертоническую повязку. Палец быстро пошёл на выздоровление.

***

С Вовкой я соседствовал по дому и двору с детства. Отсидев в тюрьме, он женился на симпатичной Женьке, родил пацана и обзавёлся серьёзным кобелём, получившимся из помеси кавказкой овчарки с кем-то. Вовка зарабатывал деньги, а Женька воспитывала сына и выгуливала кобеля. Кобель был настолько серьёзен, что Женькиных сил не хватало, чтобы удержать его за поводок, поэтому она обматывалась поводком вокруг своей талии и гуляла кобеля среди деревьев Николки, гасила тягу пёсика, хватаясь за их стволы. Так, как я в те времена держал русскоспаниельного кобелька Джима, и наши пути выгулов другой раз пересекались, мой Джим, выгуливаемый без поводка, позволял себе нагло и невежливо рассказывать кавказцу, смешанного с кем-то, своё неудовольствие, то Женькин кобель терпеть ненавидел моего Джима. И, как оказалось чуть позже, заодно и меня. А Женька при подобных встречах и перепалках, цепляясь за стволы деревьев с трудом оттаскивала, захлёбывающегося в злобе своего питомца. У Джима же складывалось впечатление, что нелюбимый им кобель отступает, а значит боится и мне удавалось спасти оттягиваемого Женькой пса только стеганув поводком по жопе своего камикадзе.

А во дворе нашем была выкопана, а затем, как водится, заброшена канава и дворовая пацанва её оккупировала. Когда очередной раз черти носили дворовых мальчишек по этой канаве, Вовкино-Женькин сын в ней травмировался. Естественно, Женька примчалась ко мне за помощью. Десятилетний пацан истерил и препятствовал осмотру полученной раны. Кобель ихний тоже истерил, будучи изолированным в соседней комнате. Во-первых, он рвался спасать, орущего детёныша своего хозяина, во-вторых, он, несомненно же, не мог не связать, плачущего члена его стаи, с запахом пришедшего к ним врага.

Рана была в нижней трети передней области предплечья на всю его ширину, но, к счастью, только в пределах кожи. Я клятвенно пообещал раненому, что больно ему не сделаю и пошёл домой за всем необходимым. Мальчишку не обманул, рану его обезболил, санировал, остановил кровотечение и зашил нихромовой стальной проволокой, уж очень люблю я этот шовный материал.

На другой день, возвращаясь с работы, я встретил во дворе Вовку со своим зверем. Остановился и стал расспрашивать о раненом. Вовка придерживал своего собаку на коротком поводке и, когда тот было потянулся ко мне, строго фукнув, одёрнул его. Пока мы с Вовкой продолжали общаться и договариваться, когда мне прийти к ним для проведения перевязки, телёнкоподобная скотина обошла сзади Вовку и, кинувшись из-за его спины, вцепилась в моё правое колено. Я же автоматически, резко взмахнув правой рукой сверху вниз, ребром ладони сбил его подлую морду с колена, а он, отпустив колено, перехватил мою ладонь, повиснув на ней. Пока всё это происходило, конечно, и Вовка мгновенно включился в моё спасение. Кобель был быстро оттянут и даже наказан. Однако этих мгновений ему хватило разорвать не только мои джинсы на колене, но и мою руку. В центре правой ладони зияла глубокая до трёх сантиметров в длину рана от кобелиного клыка.

Расстроенный я пришёл домой, домочадцев ещё не было, быстро организовал на рану кусок бинтовой салфетки, зажав её в раненый кулак, и начал готовить всё необходимое для первичной хирургической обработки (ПХО) раны. Сам же чётко понимаю, что наложить-то на рану шов левой рукой я наложу, а вот завязать его у меня не получится. Нет, ну есть, конечно, способ вязания хирургических узлов одной рукой, и я его даже когда-то осваивал, но, не пользуясь им по жизни, забыл, да и шить собирался, естественно, проволокой и подобные цирковые трюки с ней не проканают, да и для затягивания узлов всё равно вторая рука нужна. Вдруг в дверь звонок. Открываю, на пороге Женька с вытаращенными глазами. Примчалась извиняться, успокаивать меня и предлагать денег за порванные джинсы. Я её тоже успокоил, от денег отказался, а вот операционной сестрой-ассистенткой попросил побыть. Женька не обрадовалась такой перспективе, но, узнав, что я ещё и ранен её кобелём, отказать не посмела.

Я, штрыкая иглой шприца с ультракаином в края раны из самой раны, так не больно, не жалея обезболивающего раствора анестезировал рану, сбегал в ванную и тщательнейшим образом вымыл её хозяйственным мылом, ведь укушенная(!). Женька тоже помыла руки и обработала их спиртом. После этого мы с ней уселись за стол напротив друг друга и, зарядив игложержатель иглой, а иглу проволокой, я наложил первый шов. Женька, подхватив концы проволоки вздрагивающими руками, подбадриваемая и руководимая мною, сплела первый полуузел и свела края раны, я же, подправляя их пинцетом проследил, чтобы сопоставление их было тютелька в тютельку. Так как шили мы проволокой, а не ниткой, то формировать второй полуузел было не нужно и Женька, слушая мои объяснения, удерживая внатяг концы проволоки, обкрутила их несколько раз друг вокруг дружки и подтянула к первому полуузлу. Я обрезал хвосты и мы с Женькой взялись за наложение второго шва. Руки у неё уже не тряслись.

Покончив с моим лечением, мы пошли с Женькой перевязывать её сына, а подлый их кобель ещё больше истерил, запертый в соседней комнате, зато пацан вёл себя тихо, сидел, как мышка. Раны наши с ним зажили, как на собаках.

Копирование авторских материалов с сайта возможно только в случае
указания прямой открытой активной ссылки на источник!
Copyright © 2020 larichev.org