hirurgijaВрачи между собой называли его Собачарой. Небольшого роста, широкого тела, которое в ширину ненамного уступало росту. Грубые черты почти круглого лица с мясистым курносым носом посредине. Грубый даже хамоватый в общении. Кандидат медицинских наук, официально он был ассистентом кафедры детской хирургии мединститута, но фактически вёл себя, так, будто был на доцентской должности, не вёл положенных ассистенту больных, не отрабатывал необходимых в месяц двух суточных дежурств. Правда, спустя долгое время, он, в конце концов, получил доцента. Был он и парторгом кафедры. Клиникой руководил заведующий кафедрой, профессор, но со стороны было очевидно, что профессором руководит Собачара.

Преподаватель был никакой. Практические занятия со студентами он проводил примитивно, часто заменяя их экскурсией в операционную или обходом того или иного отделения клиники, или передавал студенческую группу одному из заведующих отделениями. Не помню, чтобы он прочитал курсу хотя бы одну лекцию.

Хирургом тоже был слабым, но курировал ургентный оперблок и на «громкие» ургентные операции мылся обязательно в паре с доцентом кафедры или с кем-то из заведующих отделениями, реже с профессором. На его левой руке отсутствовали первые два пальца. По его версии отбитые дверью такси, а по информации, передаваемой шёпотом, отрезанные трамваем, когда Собачара пытался переползти трамвайную линию, подтягивал своё нелёгкое пьяное тело, схватившись за рельс. Кистевой хирург, лечивший его травму, совершил оригинальный трюк, позволивший Собачаре остаться в хирургии. Из кисти, потерявшей большой и указательный пальцы, удалил вторую пястную кость, благодаря чему первую пястную кость удалось превратить в мобильную фалангу, легко противопоставляющуюся оставшимся третьему-пятому пальцам. В результате Собачара без проблем справлялся с хирургическими зажимами, ножницами, пинцетами и крючками. Операционные сёстры готовили ему специальную левую перчатку с укороченным первым и без второго пальцев.

Однако вес Собачары в клинике и влияние на больничную жизнь, особенно на врачебный состав, были огромны, если не сказать, безграничны. Кабинет его размещался в маленькой комнатке в виде ниши из холла на последнем этаже, между операционными блоками, плановым и ургентным, на перекрёстке всех путей. Дверь в кабинет всегда была открыта и он видел все врачебные и сестринские передвижения. Собачара не скрывал, а даже бравировал своей связью с КГБ. Его гэбэшный куратор редко, но регулярно, приезжал открыто, занимал в его кабинете Собачарино место за письменным столом и в холодное время года даже не снимал своей норковой шапки с козырьком. Дверь в кабинет традиционно оставляли открытой.

Ряд больничных врачей поддерживали с Собачарой тесную связь, постоянно приходили к нему в кабинет и пользовались его благосклонностью к ним, внешне демонстрировавшейся в виде дружбы, добрых отношений. В результате Собачара был в курсе всех событий, происходивших в клинике. Однако все пятеро заведующих отделениями демонстрировали, якобы, свою отстранённость от Собачары, но на самом деле всецело зависели от него и подчинялись ему.

Благодаря своему членству в компартии и стукаческим заслугам перед КГБ он был неприкасаемым, а длительное не представление его на доцентство, возможно, было определённым тактическим ходом.

Природа наградила его волячьим здоровьем, что позволяло ему пить регулярно, порой, беспредельно, но, в отличие от его партнёров-собутыльников, крайне редко до потери контроля над собой. Алкоголь был его оружием. Он проводил в клинике политику открытого безнаказанного употребления алкоголя, безжалостно расправляясь с его помощью как с неугодными ему, так и со своими информаторами.

На кафедре он был обойдён доцентскими званием и должностью, которые достались более молодому и перспективному сотруднику, неплохому хирургу, бывшему спортсмену. Собачара втёрся к нему в доверие, стал ему другом и примитивно убил его водкой. Перспективный доцент и резерв на заведование кафедрой от каждодневных попоек стал быстро деградировать, допился до посещения его белочками и вскоре, не дотянув до пятидесяти лет, умер.

Ещё один доцент-интеллектуал пришёл на кафедру руководить курсом детской анестезиологии. Профессор, заведовавший кафедрой, очевидно, обрадовался появлению в коллективе хоть одного трезвенника. Собачара втянул новенького во всенощную пьянку, а бедняга, желавший быстро влиться в коллектив, не смог найти в себе силы уберечься. К утру кафедральный анестезиолог пребывал в состоянии дичайшего похмелья. Собачара же, заявившись утром в кабинет шефа и, твёрдо стоя на широко расставленных ногах, с пузом выставленным вперёд, выдавал его только выхлоп, доложил:

– Шеф, вы всё ставили нам в пример имярека, так вот можете на него посмотреть, полные дрова, он переплюнул даже меня.

Или взять доктора Гешу. Несмотря на свой молодой возраст, Геша был толковым врачом, ловко и быстро оперировавшим, талантливо и перспективно вошедшим в детскую травматологию и, кстати, сильно игравшим в шахматы. Геша мечтал попасть на кафедру, что ему и было клятвенно обещано Собачарой, стал одним из преданнейших его шестёрок, но мозг его не выдержал алкогольной нагрузки… Геша допился до увольнения из больницы и прямиком отправился под забор, где безвестно и сгинул.

Многие из тех, кто не смогли выскользнуть из-под Собачары, кончили плохо, но сам Собачара оставался в строю. Несмотря на длительный стаж алкоголизации, казалось, что алкоголь ему нипочём, хотя пару раз и случались эксцессы, когда среди ночи он выползал из кабинета, в чём мать родила, и начинал путешествовать по тихим ночным коридорам больницы, теряя жопой катяхи и распугивая единичных, случайно попадающихся навстречу бодрствующих мамок или медсестёр.

Если молодой врач избегал совместных попоек с Собачарой, появлялся в его кабинете лишь в крайних случаях по производственной необходимости, то против него разворачивалась воспитательная компания по организации непокорному поисков пятого угла. На каждой утренней планёрке тот или иной, шестерящий перед Собачарой, озвучивал какую-либо, пусть и мельчайшую, оплошность, допущенную приговорённым, а при отсутствии таковой, предъявлялись придуманные обвинения и такая травля могла длиться до месяца и дольше. Ни шеф клиники, ни администрация больницы её не пресекали, но наоборот включались в воспитательный процесс.

С наступлением перестройки, гласности и борьбы за трезвость стул под Собачарой зашатался, а как только сгинула руководящая и направляющая и ушло в небытиё КГБ этот мерзавец стух. Приходя на работу, он закрывался в своём кабинетике и тихо отсиживал в нём положенные жопочасы, исправно принимая, требуемую его организмом дозу спирта. Вскоре с Собачарой случился удар и он потерял дар речи, мог только нечленораздельно мычать и ещё через некоторое время отправился в Ад.

Копирование авторских материалов с сайта возможно только в случае
указания прямой открытой активной ссылки на источник!
Copyright © 2020 larichev.org

Комментарии (2) на “Собаченко”

  • Марк Майоров:

    Сущая правда! Но только часть её… Не всё может выдержать бумажный лист и даже компьютер…

  • Эльвира:

    Это удивительно, какой силой обладает Слово. Вот прочитали незнакомые люди про этого Собаченко, а ощущения, наверняка, у многих схожие – словно дыхнул в лицо полутрезвый хам, сражая наповал сивушным духом. И где же их только нет, таких мимикрирующих Хамов, без зазрения совести идущих по головам коллег. Рассказ словно звенит от возмущения и неприятия автором “героя” с такой говорящей фамилией. Удивительно, что человек, лишившийся пальцев, пусть даже и на левой руке, остался хирургом. Наверняка, та самая “божья метка” шельмы. Доводилось и мне сталкиваться с такими циничными флюгерами, которые для своего удобства готовы глотку перегрызть, перед кем надо плясать цирковой собачкой, а при возможности отыграться, плюя в душу тем, кого считал слабее себя. Был и у нас такой на кафедре. Кандидат наук, доцент, педагог, но при всём при том мразота первостатейная. В присутствии ректора и прочего начальства тело его принимало крючкообразную форму, словно воплощенная услужливость и холуйство, в остальное же время был до отвращения высокомерен, иногда позволял себе выходки, заставляющие нас усомниться в его психическом здоровье. К примеру, была у нас председатель профкома Елена Федоровна (умышленно не привожу фамилий, потому что указанные здесь лица, надеюсь, живы и им будет не совсем приятно). Женщина, по советской традиции, всё знавшая про всех, которая решала вопросы с путёвками, жильём и пр. Елена Федоровна была в те годы весьма энергичной, неустанно трудившейся на благо коллектива женщиной. Очень коммуникабельной и открытой. Но вот чем-то она не глянулась нашему Владику. Вошедшую с поздравлениями с 8 Марта к нам на кафедру Е.Ф. он приветствовал словами: “Здорово, Ленка! И где ж такую отвратительную блузку купила? Уж на праздник то могла расстаться…” В общем, довёл до слёз и истерики бедную женщину. А ей на собрании коллектива выступать, лицо опухшее, глаза красные. Ректор, увидев всё это, разузнал подробности инцидента и немедленно вызвал на ковер мерзавца, для того, чтобы тот извинился. Уж как клялся да божился перед начальством, что он без зла, шутка, дескать, не удалась… В конце концов, ретировался в свой кабинетик. Думал, наверное, как взять реванш без последствий для карьеры… И ведь додумался! Увидев возвращающуюся к себе Елену Федоровну, смиренным голосом позвал её к себе в кабинет, та, естественно, подумала, что решил ещё раз извиниться. Тут наш педагог прикрыл дверь, расстегнул ширинку и продемонстрировал ей свой первичный половой признак. “А вот теперь пойди ещё раз пожалуйся начальству. Выскажи своё возмущение”. Откачивали мы нашу профкомшу в тот день два раза. Конечно, к ректору она не пошла, стыдно было ей рассказывать это, так ведь он всё это просчитал. Мы находились в кабинете за стеной, поэтому и увидели первыми рыдающую Елену, которая всё это нам рассказала. И это только один штрих к портрету мерзавца. Кстати, Владик – урождённый петербуржец, потерявший на улице сознание от голода и отправленный сердобольными горожанами в эвакуацию. Как сгинули родители, ему, пятилетнему малышу, было неведомо. Очнулся в поезде, битком набитом такими же подранками. Духота была несусветная, жара, жажда, поэтому выбрался поближе к двери, чтобы хоть воздухом обвивало. “Расталкивая толпу чумазых детей, появился злой, как чёрт, проводник. Видно, надоели плач и просьбы этих пассажиров поневоле, а как дошел до меня, пнул кирзовым сапогом так, что вылетел из идущего на полном ходу поезда кубарем. И так тощий был – в чём только душа держалась, а тут и вовсе с жизнью распрощался. Сколько лежал без сознания не помню, знаю только, что нашли и подобрали меня женщины-казашки, возвращавшиеся с поля. Напоили, поделились, чем богаты, из еды и отвели в сельсовет. А мужик этот мне и по сей день снится, и сапог его кирзовый. С тех пор я ненавижу русских”, говаривал Владик, хотя и казахов и кавказцев, он тоже не жаловал. При случае щеголял дворянскими корнями, тем, что хорошо помнил в пять лет своё имя, фамилию и происхождение. Самое интересное состоит в том, что из детдома, куда он был определён, его вместе с другими детьми (всего, кажется, 15), в порядке помощи воюющей Родине забрал Кажымукан Мунайтпасов – знаменитый борец, друг Поддубного. Помимо этого он купил на свои призовые деньги самолет для фронта. Выкормил, вырастил, дал образование, да зря видать. При случае издевался над выпускниками казахских школ, что те недостаточно бегло и грамотно изъясняются на русском языке, доходило до того, что говорил: “А на черта вам, казахам учиться? Только зря время тратите. Господь Бог вас только баранов пасти и сподобил. А остальное – не про вас…”. Благополучно выйдя на пенсию, вернулся в Питер, но что-то там не сложилось и перебрался в Кингисепп. Преподавал в универе, но чему только такой отброс мог учить? Вот тебе и учёный, вот тебе и педагог. Питерский дворянин столбовой. Скорее, столб дворовый.

Оставить комментарий

Архивы записей
Новый Свет-2012
Два скалистых пика - Два Монаха Мыс Капчик Голубизна и золото Голубой бухты
Мета