Профессор патологоанатом прожил долгую творческую жизнь и на её закате любил порассуждать о пользе спорта. Вспоминая своего коллегу профессора такого-то, он рассказывал, что тот увлекался футболом, но умер рано, а он его вскрывал. Говоря о профессоре сяком-то, любившем фехтование и также рано умершем, он тоже вскрывал. И профессора переэтакого, мастерски игравшего в волейбол он вскрывал. Список его коллег-профессоров, занимавшихся спортом, но не переживших его и им вскрытых, был достаточно длинным. Под своими воспоминаниями он неизменно подводил черту, что сам он никогда никакими видами спорта не занимался и даже утренней зарядки не делал, но вот же, продолжает жить уже девятый десяток.

Сколько себя помню, никогда не был спортивным ребёнком. Нет, конечно, и мяч гонял, и по деревьям, заборам лазал, на коньках бегал, но это так, не по расписанию и не из-под палки тренеров, а исключительно по зову души. Не любил и не умел драться. В общем, спорт не был для меня, чем-то зовущим и манящим, если честно, я его даже не любил. До сих пор терпеть ненавижу футбол, как с детства началась неприязнь, когда папа вместо мультика включал дурацкий матч и орал, как резанный, бросаясь на голубой экран, как будто от этого зависел исход бедной игры, так и по сей день футбол в телевизоре раздражает подобно назойливой рекламы. А тот исключительный праздник 2018 года, когда Игорь Акинфеев в падении отбил пенальти ногой, только подтверждает моё правило.

То ли дело сидеть рисовать, высунув от усердия язык, вышивать крестиком под руководством виртуозницы бабушки, читать книжки из папиной библиотеки, пока он с мамой на работе, чего-то мастерить, разбирать-собирать, к примеру, папину электробритву или телефонный аппарат.

А вот мой папа, в армии с 17-ти лет, с 43-го по 54-й, и, конечно, в молодости был спортивным. Молодой, высокий, стройный, подтянутый. Сначала солдат, затем курсант, наконец, офицер-пограничник, Это он потом, много позже, стал пузатотолстым. Очевидно, очень хотел и из меня слепить своё стройное подобие. Издевался, заставляя по утрам зарядку делать, а потом вообще, потеряв берега, приказал записаться в спортивную секцию. Выполняя приказ, я записался в кружок авиамоделизма. Это же тоже спорт и, между прочим, я добился в нём неплохих результатов, создавая резиномоторные самолёты. Папа был, не то слово, как огорчён, мама же, много лучше чувствовавшая меня, не позволила ему заставить меня перезаписаться в настоящую, в его представлении, спортивную секцию. Но моя дальнейшая жизнь показала, что я сделал правильный выбор. Благодаря авиамоделизму я научился работать лобзиком, сапожным ножом, ручной дрелью, обращаться с тисками и ещё много с чем. Я узнал о существовании бальзы, самого лёгкого дерева в мире и научился с ним работать. Авиамоделизм образовал меня о фюзеляжах и формирующих их шпангоутах, поставил меня на одну ногу с крылом самолёта, сделав запанибрата с его нервюрами, лонжеронами, передними и задними кромками, элеронами, пелотами, не говоря уже о стабилизаторе и киле с их рулями высоты и поворота. Здесь нужно отдать должное и советской школе, научившей меня столярничать, слесарничать, токарничать, электротехничничать. А когда после школы я пошёл покорять завод, мои рабочие способности были оценены, как уже хвастался в одном из рассказов, самым первым разрядом.

После того, как моя первая авиамодель на первых же для меня соревнованиях показала более чем неплохие результаты, я пошёл в библиотеку, нашёл книгу по конструированию авиамоделей и произвёл расчёты профиля и площади крыла будущего нового самолёта. Показав свои расчёты руководителю кружка, ввёл его в невероятное потрясение. Он несколько дней проверял мои расчёты, а проверив, дал добро на претворение их в жизнь. С тех пор у меня часто возникали видения, как я взбираюсь одной ногой на плечо Яковлева, а другой Туполева и, таким образом, став на подставленные ими плечи, продвигаю отечественное самолётостроение на небывалые высоты, становящиеся навсегда недостижимыми всяко разным цивилизованным Западам.

Однако, мой спортивный папа однажды имел неосторожность в кабинете директора школы, тоже, как и папа фронтовика, но Героя Социалистического Труда, вытащить за грудки из-за его стола и, тягая по его директорскому кабинету высказать ему своё принципиальное несогласие со школьными порядками, заведенными им. После этого мне пришлось поменять школу. В другой школе новая математичка приложила все силы, чтобы я достаточно сильный, по школьным меркам, математик, возненавидел эту математику. Мечта об авиастроении, не успев окрепнуть, тихо стухла. Но осталась тяга к рукоделию и рисованию.

Папа же до армии был сельским парнем и умел только пахать. Я об этом узнал, начиная с моего подросткового возраста, когда папа стал регулярно назидательно рассказывать мне, что в моём возрасте он уже пахал, попрекая меня неумением выполнять работу пахаря. В таких случаях я всегда представлял непаханое поле, с бредущим по нему уставшим конём, запряжённым в плуг, за ручки которого, обливающийся потом папа, со всех своих детскоподростковых сил вдавливает его в непаханую землю, делая её паханой и при этом, не портя борозды.

Зато я хорошо знал, ибо не однажды слышал от мамы, да и видел на деле, что папа не может забить, даже гвоздя в стену.

Так как папин опыт пахаря был совершенно бесполезен в нашей городской квартире, то всегда все ремонты в ней делала мама с моим, по мере моего взросления, всё большим участием.

Когда я, закончив 10-й класс, принёс домой, помимо троечного аттестата, и характеристику, а мама с папой её прочитали, мама воскликнула, что меня с такой характеристикой не то, что в институт не примут, но даже в тюрьму не возьмут, а папа подтвердил мнение мамы. Не поверить маме, на то время народному судье, лично выносившей приговоры преступникам, отправлявших их в эту самую тюрьму, и папе офицеру милиции, отлавливавшему этих преступников для той же тюрьмы, я не мог. Поэтому со смирением принял родительский приговор: – На завод! Рабочим! Чтобы узнал почём фунт хлеба! Так, с 16-ти летнего возраста, и началась моя трудовая деятельность. Тем более что мама, ребёнком пережившая войну, стала рабочей с 14-ти лет, а папа, успевший на той войне повоевать, научился пахать тоже с этого рокового возраста. И только через год, став рабочим, узнав почём хлеб, с трудовой книжкой на руках и новой характеристикой, рискнул попробовать поступить и поступил в медицинский институт.

В своём позднем отрочестве я, таки прислушался к когдатошним советам папы, и ненадолго приобщился к спортивным нагрузкам. Игнорируя народную мудрость о том, что только неумный не обходит гору, а прётся в неё, начал не просто ходить в горы, но ещё и таскать на своей несчастной, как показала последующая жизнь, спине неподъёмные рюкзаки.

Пройдя пешком почти пол Крыма, встретив и полюбовавшись на Ай-Петри восходом солнца, проплыв по реке Пра через Мещерский край и, выплыв в Оку, дважды съездив на Алтай с его Телецким озером, узнав, почему Обь называется Обью, и, увидев место её начала, я всё-таки отдал предпочтение пассивному отдыху с рыбалкой.

В отличие от папы мои руки выросли, откуда надо, но с годами мои задница и живот выросли без спорта, так же, как и у папы, но со спортом.

Копирование авторских материалов с сайта возможно только в случае
указания прямой открытой активной ссылки на источник!

Copyright © 2019 larichev.org